Он играет на фортепиано так, как будто говорит с Господом: потому что глаза смотрят вверх, а пальцы радостно вдохновенно проходят по клавишам. Впервые эту манеру я увидела, когда Дмитрий Онищенко исполнял Шумана под сводами нашей колегиаты. С его благозвучного «начинаем» тогда и начался незабываемый для немногочисленной публики концерт камерной музыки в Музее искусств Прикарпатья.
Потому что рядом с ним свой талант почитателям высокого искусства дарили виолончелист Александр Пириев и кларнетист Марк Денемарк. Они входят в так называемый высокий список музыкантов, которые не так часто выступают в небольших городах, ведь их гастрольные туры расписаны на год вперед. Но не так давно в свой родной город Ивано-Франковск вернулся молодой талантливый московский пианист львовского происхождения лауреат премии им. П. Чайковского Дмитрий Онищенко. На сцене областной филармонии на концерте симфонической музыки он вместе с симфоническим оркестром филармонии исполнял Концерт №2 для фортепиано с оркестром Сергея Рахманинова. В свои 32 музыкант уже двадцать лет полноценно концертирует по всему свету.
Талантливый пианист Дмитрий Онищенко расскажет о своем знакомстве с Прикарпатьем, «плюсы» и «минусы» Москвы, а также счастливые случаи, которые создают жизнь и музыку.
Предчувствие города
— Дмитрий, еще во время своего первого приезда Вы вместе с международным коллективом «ARSIS» сказали, что город Ивано-Франковск вас приятно удивил. Вы гастролировали практически во всех уголках мира, что именно Вас поразило?
— Ваш город открылся мне с лучшей стороны. Он поразил уютностью, культурностью, каким-то внутренним благородством, это есть во всем. А еще — очень яркими, чуткими и добрыми людьми. В действительности трудно подобрать удачные слова, когда говоришь о таких тонких вещах. Какая-то очень благородная, неповторимая атмосфера меня здесь встретила. Особенно — в филармонии. Как дома чувствуешь себя в этих стенах. В действительности я в вашем городе уже во второй раз, но так, как будто впервые — в глобальном смысле. Мы играли уже здесь с моими друзьями в прекрасном музее. Мой сольный концерт с симфоническим оркестром — это приятная миссия. Почему я так говорю? Бывает такое, что сформулируешь свое мнение — и как будто открытие, отвечая на какой-то неожиданный вопрос. И вот для меня такой неожиданностью было то, что я сам для себя открыл простую, казалось бы, истину: самый большой праздник в моей жизни — это концерт. Да, бывают каждый год Пасха и Рождество, но концерты в ежедневной жизни — это самое важное.
— Говорят, вы активно концертируете уже двадцать лет. Расскажите об этом.
— Я с удовольствием скажу несколько слов. Только даже не знаю, с чего начать. С конкурсной деятельности ли, или с концертов в разных странах? Потому что каждый концерт — особенный. И каждая страна открывается тебе, если ты готов. Великобритания, Франция, Германия, Голландия, Швейцария, Италия. Также США, Япония. Там я выступал. А Австралию открыл недавно, два года тому назад как она появилась в моей жизни, там я уже играл дважды. Контакты остались, и я бы хотел еще раз ее увидеть. Очень нравится мне сочетание: такая первобытность природы, чрезвычайная культура людей и в то же время прекрасные современные комфортные города. Австралия, наверное, больше всего меня поразила.
— А как вы попали из Львова в Москву?
— Поехал туда учиться еще в далеком 2002 году и полюбил Москву. Такое себе предчувствие города исполнилось. Так часто бывает.
Попить чай с... Ростроповичем
— Сначала вы победили на конкурсе пианистов в Харькове и очень хотели учиться в Москве или в Европе. Впоследствии в Москве на конкурсе имени Чайковского вы «взяли» пятую премию — очень высокий результат для 19-летнего пианиста. Наверное, мечтали о том, чтобы стать когда-то обладателем этой премии. Потому что это навсегда и очень престижно в мире профессионалов. Я читала о счастливом билете, который выпал вам после знакомства с легендарным Мстиславом Ростроповичем, диссидентом, дирижером, виолончелистом, меценатом. Как это было?
— Это была фантастическая история, которая случается раз в сто лет. Мне надо было найти средства чтобы оплатить учебу. У родителей их не было и не могло быть. И вдруг однажды вижу в коридоре консерватории Мстислава Ростроповича, он идет без сопровождения, что почти нереально, потому что все знают, что вокруг него всегда собиралось много людей. Я подхожу и говорю ему прямо: такие-то дела, всегда хотел здесь учиться. Еще первый семестр удалось оплатить, называю сумму. Возможно, это было некорректно, но я знал, что он очень демократичный человек. Но он мне сразу отказал: «Простите, пожалуйста, у меня есть большой фонд, который помогает больным детям, это тот, что находиться в Америке (в 1974 году М. Ростропович после того, как поселил у себя и написал письмо в поддержку Солженицына, вынужден был эмигрировать в США, вернулся в Россию 1990 году — Авт.), а тот, что в России, дает небольшие стипендии каждому, и он не может покрыть всю необходимую вам сумму. На этом все будто и закончилось. Но через пять дней, а тогда еще «мобилок» не было, меня разыскивают в консерватории через студентов и преподавателей, ищет меня ученица моего же педагога, Юрия Лисиченка. Мне передают: срочно иди на вахту, тебе будет звонить сам Ростропович. Выяснилось, маэстро нашел для меня деньги. Я иду на вахту и думаю: вряд ли он сам мне позвонит по телефону. Но слышу в трубке его голос, он просто, внимательно и деликатно говорит: «Я говорил, что нет денег. Так вот — я нашел их». Вот благодаря Мстиславу Ростроповичу я смог продолжить учебу.
— А чем вы его зацепили? Сказали, что «я чрезвычайно талантлив, я украинец» или что-то другое?
— Нет, я сказал, кажется, что я лауреат премии имени Чайковского, на то время я уже имел ее.
— И как вы благодарили?
— Шокирован, вежливо ответил: «Я вас очень благодарю, чрезвычайно»! А Ростропович пошутил: «Ну, сейчас не благодари, а потом пойдем пить пиво». Конечно, пиво мы не пили, но чаевничать пришлось. Я зашел к нему домой, мы общались, пили чай. А через полгода попал в его второй дом, в Париже. Я был в Париже, можно сказать, проездом — на концерт в Тулузу ехал, на юг Франции. Я просто позвонил по телефону, думаю: а вдруг он на месте? А он мне просто так и говорит: «Может, вы зайдете хотя бы на полчаса»? Это невозможно даже вообразить! Мы посидели, поговорили, это очень обогащает. А на нейтральной территории мы часто общались, когда происходили события вокруг его Фонда или присуждения стипендий.
Создавать духовную ось
— Не было ли вам страшно ехать сюда из Москвы?
— Знаете, я в жизни уже убедился, что всегда издалека все выглядит страшнее, чем есть в действительности. Поэтому я в Москве всю информацию об Украине, как говорят, делил на два, и еще не забывайте, что у меня мама живет во Львове. А от нее я знал, конечно, правду. То есть я не оторван от информации. Но если искренне, то какое-то не внешнее, а внутреннее напряжение, конечно, чувствовалось. Но это понятно, и было бы странно, если бы все было иначе, потому что очень трагическая сегодня ситуация, и еще я вам скажу: музыка лечит, человеческое общение лечит, и музыка, как по мне, — эталон такого общения. Я очень счастлив, что приехал, что имел концерты во Львове и в Ивано-Франковске. Имею такое чувство, что вопреки этим страшным обстоятельствам, этому разрушению мы — строим, мы делаем что-то конструктивное. Создаем какую-то духовную ось. Чем больше живешь и чем больше таких глобальных событий вокруг тебя происходит, тем лучше понимаешь еще одну грань своей профессии — миссийную. Не только для удовольствия, а с определенной целью, внутренней духовной целью мы создаем музыку. С этим призванием исцелять понимаешь: ужасно, что все это происходит на наших глазах, но хорошо то, что мы имеем чем на это ответить.
— А как часто вы бываете на своей родине, Дмитрий?
— Каждый сезон, точно. Думаю, даже чаще. Вот во Львов я приезжаю часто. Прошлой осенью дважды был в Киеве: первый раз — ко дню музыки по случаю юбилея Мирослава Скорика, а второй — с концертами в филармонии. Выходит, что два-три раза на сезон я бываю в Украине и играю по несколько концертов.
— В Москве вы работаете в Московской филармонии?
— Теперь я с филармонией тесно сотрудничаю. У них уже нет такого понятия, как штатный работник, все на контрактах. Я делаю ударение на исполнительской деятельности. Во Львове, пока хватало времени сочетать, занимался педагогической деятельностью — преподавал во Львовской академии музыки. Но теперь уже нет времени катастрофически — пока молодой, надо играть. А педагогика мне не чужая. Единственное, что вопрос времени всегда остро стоит.
— Дмитрий, какие «плюсы» и «минусы» Москвы вы можете назвать. В гуманитарном, конечно, плане.
— «Плюсы» — те, что и всегда были, а не только в сегодняшнем времени. То, что мы все знали и знаем о высоком уровне Московской консерватории, и это правда, и это до сих пор не изменилось. А «минусы» — это обратная сторона медали этого «уровня». Ведь из стен Московской консерватории выпускают ежегодно где-то около сорок пианистов, и все они потом ищут себя, а высших музыкальных в Москве пять... Самому обществу, даже не только московскому, потому что в мире нет города, где было бы такое количество музыкантов, трудно их приютить, и что им дальше делать? Если в плане общекультурном, то Москва — это город, в котором всегда, ежедневно что-то происходит. Скажем, только концертных залов штук с пятьдесят. Разных. И в каждом ежедневно что-то происходит. То же — с театрами. Поэтому выходит — это такая себе бездна. И это, наверное, «плюс». Из «минусов» — это темп жизни и гигантская протяжность города. Люди не успевают встречаться, общаться, их маршруты просто не сбегаются. Ежедневно имеешь какие-то испытания. То есть «плюсы» и «минусы» будто переходят друг в друга.
— А при нынешней ситуации вы, этнический украинец, не чувствуете какую-то изоляцию или, скажем, давление?
— Нет, абсолютно. Потому что на уровне человеческом этого не чувствуется. Особенно в моих академических кругах. Многие меня как человека, который родился в Украине, спрашивают: «А что там происходит»? Это значит, что многие люди не очень понимают и еще не разобрались.
— А в ваших профессиональных кругах письма в поддержку политики президента России подписывали?
— Среди моих друзей и коллег этот вопрос ни перед кем не появлялся. Мы бы этого не делали.