Кто из нас не смотрел на звездное небо и не мечтал полетать и посмотреть на звезды. Космос притягивает и гипнотизирует своей загадочностью и нескончаемостью, но кому же посчастливиться увидеть и познать тайну звездного неба.
Таких счастливчиков единицы, и один из них летчик-космонавт, Герой Советского Союза Виталий Жолобов.
Одним из них повезло стать Виталию Жолобову, летчику-космонавту, генерал-лейтенанту. Каких людей берут в космонавты, к каким трудностям их готовят здесь и с чем им приходится сталкиваться там, Виталий Михайлович рассказал в своей автобиографической книге “Звезда по имени судьба”, представленной широкому кругу читателей.
— Фантаст Сергей Лукьяненко и ваша профессия в чем-то похожи. Обе они — из запредельных миров: одни предвидят то, с чем вторым приходится сталкиваться в дальнейшем. Вам самому фантастика нравится?
— Честно говоря, не очень. Я, скорее, реалист, мыслями о нереальном не увлекаюсь. Хотя от ковра-самолета до полета в космос оказалось не так уж и далеко.
— Вот поэтому я предпочитаю считать, что фантасты не врут, а преувеличивают.
— Человек без мечты жить не может. Правда, мечтая о самом несбыточном, нужно уметь останавливаться на каком-то реальном этапе.
— Вы выросли у моря, учились в портовом городе и, мне кажется, должны были мечтать о море…
— Правильно.
— …а поднялись в своих мечтах так высоко.
— У меня к морю большая любовь, я пытался пойти по стопам отца. Все ближайшее мужское окружение в нашей большой семье, включая двоюродных, троюродных братьев, — люди морских профессий. В селе, где я родился, тоже в основном моряки: рыбаки, китобои, капитаны дальнего плавания. Но у меня не получилось. Судьба повернула в другую сторону.
— От судьбы не уйдешь. В вашей жизни встреча с рыбами все же состоялась. Правда, уже на орбите.
— (Смеется.) Да, у нас на станции (“Салют-5”. — Ред.) был маленький плексигласовый аквариум. Мы наблюдали за особенностями поведения рыб в невесомости.
— И что выяснили?
— Они ведут себя так же, как и на Земле. Рыбы подплывают к поверхности воды и будто бы что-то склевывают. Когда пузырьки воздуха в запаянном аквариуме собирались в один шарик в центре, рыбки подплывали к нему точно так же, как к поверхности водоема.
Эксперимент, правда, длился всего дней двадцать. Потом рыбки погибли, так как кормить их не было возможности. Остались фотографии, по которым, наверное, ихтиологи и биологи о чем-то еще могут судить. Но мы об этом ничего не знаем.
— Те же фантасты в своих книгах об освоении космоса указывают на одну из существенных проблем — поведение людей в замкнутом пространстве в течение продолжительного времени. Вы согласны, что это сложное испытание для человека?
— Пожалуй, да. Если говорить о нашем полете, то мы с Борисом Волыновым от психологической несовместимости не страдали. Есть, конечно, отличие в поведении человека на Земле и в космосе. И это, кстати, стало одной из причин досрочного прекращения полета нашего экипажа. Но были экипажи, у которых еще в процессе подготовки наблюдались сложности во взаимопонимании. Но значение всех этих психологических вещей, на мой взгляд, немного преувеличено.
Да, в Центре подготовки космонавтов в медицинском управлении есть целая команда психологов, но они занимаются общими проблемами. Максимум, что они могут, — рекомендовать состав экипажа.
— “Летчик может не быть космонавтом. Космонавту нельзя не летать”. Слова этой песни звездного тандема Александры Пахмутовой — Николая Добронравова вы процитировали в своей книге. Очень точно сказано. Космонавтами мальчики мечтают стать именно ради полета. Но у некоторых он ведь так и не случается. Тяжело такое переживать?
— Из всего набора в отряд космонавтов летают примерно половина. Это человек семь-восемь из пятнадцати, ну, десять. Конечно, это тяжело. Бывали случаи, когда человека уже включали в основной экипаж, а потом вдруг снимали. Переживания в таких случаях непростые.
После нас был набор в 1965 г., куда попал Владимир Преображенский, великолепный спортсмен, сын летчика Преображенского, который одним из первых бомбил Берлин в начале войны. И так получилось, что слетать ему так и не довелось. И, как в таких случаях, наверное, традиционно бывает, он немножко начал выпивать.
— А вы помните свои ощущения, когда узнали, что полетите?
— Конечно, помню. На Байконуре мы все собирались дней за пятнадцать до старта. А кто точно полетит, становится известно где-то за пару дней. Личные вещи космонавтов, которые отправляются в полет, упаковывают и отвозят в транспортный корабль за сутки.
Когда нам “разведка донесла”, что наши с Борисом вещи укладывают, мы поняли, что основным экипажем пойдем мы. Госкомиссия состав экипажа утверждает накануне полета вечером. Как только они такое решение принимают, это уже все, закон. Мы собираемся, сдаем чемоданы в камеру хранения и — поехали.
— Простите за банальный вопрос, но все же: страшно?
— Страх — необузданное чувство. Любой человек волнуется, реагируя на какие-то необычные вещи. Согласитесь, полет в космос — явление редкое, поэтому волнение естественно. Но переживаешь больше всего не по поводу самого полета, боишься совершить какую-то ошибку, я называю это “залепухой”.
На этапе вывода корабля на орбиту, когда все зависит от экипажа, я сижу, держа правую руку на двух кнопках. Если вдруг отделение корабля от носителя не происходит автоматически, я должен продублировать команду в течение максимум одной-двух секунд. Потому что на орбите секунды выливаются в километры. Поэтому единственная мысль — чтобы все шло в соответствии с запланированной программой.
— Что на орбите оказалось совсем не таким, как вы себе представляли?
— Во-первых, как бы ни имитировали звездное небо, его восприятие непосредственно в космосе совсем иное. Тебе кажется, что все звезды летят на тебя. Во-вторых, как бы корабль ни чистили, когда он отделяется от носителя, откуда-то всплывают гайки, болты. И если шлемофон не закрыт, это все может попасть в дыхательные пути.
Безусловно, нельзя сымитировать невесомость, нельзя “проиграть” на земле реальную ситуацию отделения ступеней, когда ты физически ощущаешь перегрузки, слышишь приличный такой “ба-бах!”, и кажется, будто падаешь.
А тут еще и психологический момент: за тобой наблюдают. И ты в дополнение к понятному волнению еще и переживаешь, чтобы не подскочило давление. Хотя ты уже в реальном полете, и никакой врач тебя уже не снимет (смеется).
— Какая задача была поставлена перед вашим экипажем?
— В основном мы испытывали разведывательную аппаратуру в интересах военно-промышленного комплекса страны.
— А рыбы?
— Это сопутствующие эксперименты по линии Академии наук, элемент прикрытия основной работы. Такими экспериментами экипаж загружают еще и для того, чтобы использовать полноценно космический полет. Да и мы сами являемся объектами исследования: поведение, физиологические параметры.
— Понятно, что все исследования на оборонную промышленность были под грифом “Секретно”. А между собой члены экипажей обсуждают полеты?
— Безусловно, любой полет, какую бы цель ни преследовал, всегда обсуждается в кругу космонавтов, чтобы избежать повторения ошибок. Ситуации же бывают разными. От твоей деятельности зависит судьба тех, кто пойдет за тобой.
Поэтому ты обязан откровенно рассказать все, что происходило в ходе полета. А от других людей, даже близких, все, что было связано с основной работой, например, с испытываемой аппаратурой, было засекречено. Можно было рассказывать только об экспериментах, проводимых в интересах народного хозяйства.
— Что вам запомнилось из полета?
— В принципе, весь полет необычен и запоминается в нем все — от первой до последней минуты. Наиболее яркие моменты — это, пожалуй, старт и стыковка. Стыковка — вообще очень сложный этап. Представьте, что вам приходится листать книгу в перчатках. А попробуйте состыковать корабль со станцией вручную с расстояния в 200 м. Когда мы закончили и сняли скафандры, литра по два пота вылили.
А если вспомнить комические случаи… Ночь на орбите — понятие условное. Корабль успевает 16 раз обойти Землю за сутки. Поэтому ночь мы делаем, заклеив иллюминаторы щитками. Однажды я проснулся и вижу, что Борис сидит и смотрит в иллюминатор. А он закрыт. Что такое? “Подплыл” к нему, а он, оказалось, просто “выплыл” из своего мешка и спит.
— Расскажите о вашем знакомстве с Юрием Гагариным.
— Мы познакомились с Гагариным в день, когда отмечалась годовщина нашей части. Его в момент представления нас, новобранцев, личному составу не было, он приехал уже на торжественную часть. Начались танцы.
Мы, новый набор, как девушки, что “стоят в сторонке, платочки в руках теребя”, держимся кучкой. Подходит знакомиться Гагарин. Увидел меня и говорит: “А ты тоже первый”. — “В каком смысле?” — “Ты первый космонавт с усами”. Не скажу, что мы были друзьями, но на “ты” мы с ним были.
— Вы были в поисковой группе, когда случилась трагедия.
— Это была не совсем поисковая группа. Получилось так. В тот день у нас были занятия. Вдруг командира отряда Георгия Берегового вызывают в штаб. Он вернулся и спрашивает: “У кого сколько прыжков с парашютом? Кто готов прыгать?”.
Сказал, что что-то произошло с Юриным самолетом, уже час, как он должен был вернуться, а его все нет, и связи с самолетом тоже нет. Я и еще несколько человек быстро переоделись и сели в вертолет. Вдоль всего маршрута пролетели, искали следы, но ничего не было. По рации нам сообщили, что нашли место падения его самолета. Когда мы туда прилетели, все уже было оцеплено, стояли вертолеты КГБ. Нам приказали возвращаться.
А это означало, что самолет упал, экипаж разбился. Потом уже начались поиски останков. Личный состав Звездного городка, солдаты и офицеры, собирали тела Юры и Володи (Владимир Серегин, военный летчик, погиб при катастрофе самолета вместе с Гагариным., военный летчик, погиб при катастрофе самолета вместе с Гагариным. — Ред) по кусочкам.
— Почему вокруг этой аварии до сих пор ходят слухи?
— Вы знаете, полеты в космос всегда были овеяны мифам. А однозначного ответа о причинах катастрофы до сих пор нет. Есть случаи, когда нельзя точно определить, что произошло. Наиболее вероятна версия, что мимо их МиГ-15 пролетал Су-17, и когда Юрин экипаж его увидел, кто-то дернул ручку на себя, что, возможно, привело к “опрокидыванию” МиГа. Я склонен доверять версии Николая Кузнецова, начальника Центра подготовки космонавтов.
Он считал, что у Серегина были проблемы психологического характера. Он уже собирался уходить из армии, и, похоже, на почве этих переживаний беда и стряслась: прямо в воздухе у него прихватило сердце. Если в полете он отстегнулся, то не исключено, что упал на ручку управления. А поскольку сидел в инструкторской кабине, имеющей преимущественное право на управление, то сколько бы Юра ни тянул руку, все было безрезультатно.
— Почему вы ушли в отставку по собственному желанию?
— Началось заселение инженеров с предприятий Сергея Королева. И я понимал, что у меня, военного инженера, перспектив слетать второй раз нет. А быть свадебным генералом, ездить выступать я не хотел. Иногда бывало даже так. Приглашают, скажем, Берегового, а он поехать не может и говорит мне: “Виталий, поезжай, коллектив тебя ждет”. Приезжаю, а коллектив ждет не меня, а Георгия Тимофеевича.
— Не очень приятно…
— Не очень. Да и личные дела у меня как раз тогда решались.
— Но без дела вы не сидели. Судя по вашей биографии, в 1980-1990-е годы вы успели сменить много должностей. Даже областью поруководить умудрились. Как вас в политику-то занесло?
— Я никогда не думал этим заниматься. Меня уговорили директора предприятий на Херсонщине, люди серьезные: хлопчатобумажный комбинат, судостроительный и карданный заводы. Они пришли и говорят: “Виталий Михайлович, мы знаем, что вы пройдете, у вас авторитет”. — “Но я в этом ничего не понимаю”. — “Да, вы — не политик, но будем вместе”.
Человек, который занимал тогда первую должность в области, уже ничего не решал, больше по этому делу (показывает характерным жестом извечную нашу проблему. — Ред.), надо было его менять. Управлять! Это ведь уметь надо. Но я очень люблю Херсонщину, Украину, так что после некоторых колебаний все же согласился.
— А вы решали что-то?
— Конечно, решал. Сейчас могу сказать: я был идеалистом. Знал ведь, что иду на непростую работу. Но еще не знал, что в те годы кардинально изменить что-то было нереально. Такого насмотрелся, что ни в одной книге не напишешь. Когда я ближе познакомился со всеми этим делами, пришел к Данилычу (Леонид Кучма, Президент Украины в 1994-2005 гг., Президент Украины в 1994-2005 гг. — Ред.) и сказал, что не хочу этим заниматься, потому что политика — очень грязное дело.
— Так и сказали?
— Так открыто ему и сказал.
— После развала СССР почему не остались в России?
— Я люблю Украину.
— Одну из последних наград вам вручил все же президент Российской Федерации.
— Еще не вручил, готов только указ.
— А наше правительство как-то отметило ваши заслуги?
— Мне вручили орден “За заслуги” ІІІ степени в Енакиево.
— ?!
— Так получилось, что на празднование Дня космонавтики в тот год я не полетел в Россию, потому что мне намекнули, что лучше остаться здесь, будет наш Президент. Виктор Федорович (Янукович, Президент Украины. — Ред.), собственно, и показал мне Енакиево. Он меня спросил, видел ли я памятник Береговому, на что я ответил, что вообще никогда не бывал на Донбассе. И он меня пригласил туда. Я Берегового очень любил и уважал. Это был прекрасный командир и прекрасный человек. Он в моей судьбе сыграл большую роль.
— Какую?
— Он мне помог в свое время, когда меня могли списать из отряда космонавтов. Я попал в автомобильную аварию и очень переживал, что намечавшийся полет не случится. Когда я доложил Береговому о случившемся, он меня прикрыл перед комиссией.
— В космосе, значит, тоже есть блат.
— Он просто поверил в меня. Он был таким человеком, что мог погладить, а мог и “взуть”. Я его очень уважал. Есть в полку командиры, которых называют “батя”. Вот он именно таким и был.
Досье
Виталий Жолобов, летчик-космонавт, Герой Советского Союза
Родился: 18 июня 1937 г. в с.Старая Збурьевка (Херсонская обл.).
Образование: Азербайджанский институт нефти и химии им.М.Азизбекова (1959 г.); Военно-политическая академия им.В.Ленина (1974 г.).
Карьера: 1963-1981 гг. — работал в Центре подготовки космонавтов; 1966-1976 гг. — проходил подготовку по программе “Алмаз” в качестве бортинженера; 1976 г. (с 6 июля по 24 августа) — совершил космический полет в качестве бортинженера корабля “Союз-21” и военной орбитальной станции “Алмаз” (“Салют-5”); 1978-1981 гг. — инструктор-космонавт, командир группы слушателей-космонавтов; 1983-1987 гг. — помощник генерального директора НПО “Маяк” (г.Киев); 1987-1990 гг. — заведующий лабораторией наклонного бурения комплексного научно-исследовательского отдела объединения “Ноябрьскнефтегаз”, начальник Ноябрьской аэрокосмогеологической партии по поиску полезных ископаемых (г.Ноябрьск, Тюменская обл., РФ); 1994-1996 гг. — председатель Херсонского облсовета, затем — председатель Херсонской облгосадминистрации; 1996-1997 гг. — заместитель генерального директора Национального космического агентства Украины; с апреля 2002 г. — президент Аэрокосмического общества Украины.
Семейное положение: женат, две дочери, внук.