В Украине проходит много музыкальных конкурсов и фестивалей, но совсем не говорят о том, что у нас все благополучно в сфере музыки и искусства. Впрочем, сами музыканты давно не питают иллюзий насчет отношения к ним в Украине.
Поэтому с успехом гастролируют не здесь, а там. Хотя и "там" хватает подводных камней, о чем рассказал композитор Мирослав Скорик.
— Вас нечасто можно услышать, что называется, живьем. Встречи с музыкантами в формате тех же лекций-концертов, некогда популярных, сегодня большая редкость. А вам самому как кажется, современному слушателю нужны такие мероприятия?
— Для нас, композиторов академического направления, это крайне необходимо. Хотя я и был очень скептически настроен по поводу этих концертов — небольшой зал, вмещает максимум человек 30-40. Но я оказался позитивно разочарован: не ожидал такого паблисити — 4 телеканала, 5 радиожурналистов… Так что результат можно назвать даже грандиозным. В филармонии, в оперных театрах на своих выступлениях мы не имеем такого количества СМИ.
— А хочется?
— Ясное дело. Мы живем в эпоху засилья поп-музыки. Я думаю, ни для кого не секрет ее малопрофессионализм и слабость. Вы вот можете мне назвать какого-нибудь нашего композитора легкой музыки, произведения которого всем бы были известны?
— Наверное, Владимир Ивасюк.
— Нет, я имею в виду живущих сегодня, в ХХІ столетии.
— Ну…
— А я вам объясню почему. Потому что сегодня песни пишут не композиторы, а сами исполнители или их сподручные, которые не владеют техникой. Был Владимир Ивасюк, был Игорь Шамо, Игорь Поклад. Это были профессионалы, их музыку знали и знают до сих пор. Сегодня же нет не только академической, но и качественной легкой музыки.
Я вижу, что публика уже устала от всех этих “гоп со смыками”, она хочет чего-то более профессионального. Потому в определенной степени мы наблюдаем возрождение интереса к академической музыке. Не ко всей, но он есть.
Серьезная музыка обращается к более глубоким чувствам и переживаниям, заставляет задуматься над проблемами морали, этики. И когда я вижу, что мою музыку слушают и сопереживают, даже иногда плачут, я понимаю, что фактически для этого и нужно работать.
— Эмпатия — эмоциональное состояние высшего порядка. Это тоже работа, в данном случае для слушателя. Тем более тяжело воспринимать музыку не просто серьезную — сложную.
— Бесспорно. Авангард для восприятия слишком тяжел, он оперирует сложной техникой, не всегда доступной даже профессиональным слушателям. Не хотите авангард, пожалуйста — Бетховен, Моцарт, Чайковский. Классической доступной музыки достаточно и на концертах, и на компакт-дисках. Я говорю о том, что очень мало оригинальной современной академической музыки. А она нужна.
— Если говорить о популяризации, то это, наверное, то, чем занимаются Владимир Спиваков, Юрий Башмет на своих концертах. Или нет?
— Они в большинстве своем тоже опираются на классические произведения, хотя в их репертуаре есть музыка и современных композиторов.
Но, на мой взгляд, мало. Все идут на поводу у публики. А публика хочет слушать то, что привыкла. Что-то новое ей тяжело воспринять с первого раза. На некоторые произведения современных авторов и с десятого раза люди не прореагируют. Все зависит от мастерства композитора, от его умения найти путь к слушателю, к его душе.
— А от умения исполнителей? Вы удовлетворены уровнем современных музыкантов?
— Если говорить об Украине, то у нас очень крепкие музыканты, очень профессиональные. Наша музыкальная педагогика все-таки продолжает традиции сильной советской школы. Ни в одной стране не было так, чтобы музыканты учились семь лет в школе, четыре года — в училище, пять лет — в консерватории, а потом еще три года в аспирантуре.
За столько лет, согласитесь, можно научиться играть на инструменте, поэтому наши исполнители вполне справедливо занимают призовые места на разных конкурсах. В других странах другая система. И очень жаль, что наши музыкальные вузы заставляют переходить на Болонскую систему образования, что может привести к снижению именно исполнительского и композиторского уровней.
— Наши музыканты и сегодня считаются лучшими исполнителями?
— Не лучшими, а одними из лучших. Есть другие страны, которые готовят хороших музыкантов: Япония, Китай, Вьетнам и пр.
— Бытует мнение, что благодаря массовости. А из многих уже выбирают лучших.
— Плюс они трудолюбивые и стараются учиться хорошо. К тому же в Азии много преподавателей из бывшего СССР. Все зарубежные оркестры сегодня примерно на 30% состоят из азиатских музыкантов, на 20% — из бывших наших, остальные — представители со всего мира.
— Давайте вернемся в вопросу о продвижении. Спиваков, Башмет, Гергиев — это в России. А что происходит в Украине?
— Вообще-то пропаганда своей музыки в мире, украинской я имею в виду, очень трудное дело. Потому что фактически этим никто не занимается, и в первую очередь — государство. В США, кстати, тоже никто не занимается пропагандой своей классической музыки, в отличие, скажем, от Канады или Швеции.
Там государство заказывает композиторам музыку, как было раньше в Союзе. У нас же есть только установка: оркестр, театр, выезжающие за границу с гастролями, должны иметь в репертуаре хотя бы одно украинское произведение. Но фактически этого принципа никто не придерживается. Деньги платит приглашающая сторона.
А она не заинтересована в пропаганде чужого искусства, ей нужно, чтобы вы сыграли то или это. Ни одна страна не будет пускать козла в свой огород. И музыканты вынуждены соглашаться, иначе их в следующий раз просто не пригласят. Где присутствуют деньги, патриотизм отходит на задний план.
— Но даже классическая музыка нуждается в продаже.
— Композиторы без исполнителей мертвы. Мы можем написать все, что угодно, но если это не исполнять, никто нас и знать не будет. Если говорить обо мне, то у меня уже сложилось определенное реноме. У меня хорошие отношения практически со всеми украинскими оркестрами, с некоторыми иностранными. Есть коллеги, с которыми я уже много лет дружу, и они исполняют мою музыку. Большинство из них живут за границей. Есть зарубежные исполнители. Дело идет. Правда, медленно.
— Может, нужно иметь своего агента, который бы продавал музыку?
— Правильно, на Западе у каждого композитора есть свой менеджер. У нас таких людей нет, точнее, у нас это делать не умеют. Никто не зарабатывает деньги на пропаганде композитора и на продаже его музыки. Это сложная работа, необходимо налаживать связи с оркестрами, предлагать, убеждать.
— Кто-то занимается продажей музыки композитора Скорика?
— Спорадически это делает один человек в США, он же приглашает в Америку наши коллективы.
— А в репертуаре украинских музыкантов есть ваши произведения?
— Есть, их исполняют, особенно симфоническую музыку. Идут мои оперы в Киевском театре оперы и балета, во Львовском. Но этого недостаточно.
— Вам довелось сотрудничать с Ватиканом, по заказу которого вы написали оперу. Расскажите, как это было.
— В 2000 г. Львовский оперный театр отмечал юбилей — 100-летие со дня открытия. Возникла идея написать к этой дате какую-нибудь оперу. Обратились ко мне. Мне давно была интересна поэма “Моисей” Ивана Франко, философское произведение, достаточно сложное. В ней нет трагической любви, зато есть серьезные мотивы: народ и вождь, освобождение нации…
Постановка оперы требует очень больших денег — это и костюмы, и декорации, и оркестр, и солисты. За годы независимости, если я не ошибаюсь, в Украине не было поставлено ни одной новой украинской оперы. У директора театра, искавшего спонсоров, возникла идея обратиться непосредственно к Папе Римскому с просьбой профинансировать проект. Этой идеей мы поделились с Любомиром Гузаром (на тот момент — помощником верховного архиепископа Украинской грекокатолической церкви. — Ред.), с которым были знакомы. Он сказал — “хорошо” — и подписал письмо.
И на одном из приемов у Папы подал ему. Как говорят в религиозных кругах, случилось чудо. Потому что обычно Ватикан не финансирует подобные мероприятия, это не в его правилах. Что сыграло в нашу пользу, Бог его знает. Возможно, тот факт, что Иоанн Павел ІІ учился и жил какое-то время во Львове. Возможно, как говорили злые украинские языки, потому что он на четверть был украинцем. Как бы то ни было, деньги он выделил, пусть небольшие, но они стали основой для постановки.
— Это уникальный случай?
— Да, больше такого не было. Потом, когда Иоанн Павел ІІ приехал во Львов, мы его пригласили в театр. Но он был очень занят, двух часов, чтобы посмотреть весь спектакль, у него не было. К тому же ему пришлось бы подниматься по ступеням, что было крайне тяжело. Но он подъехал к театру, поприветствовал нескольких человек, меня в том числе, подарил нам свой перстень.
— “Моисей” идет и сегодня?
— Да, она в репертуаре Львовской оперы до сих пор. Потом ее поставили в Киеве, но тут ее уже не исполняют.
— А в Италии?
— Итальянцы такие националисты, они не пропустят ничего чужого на свою сцену. Хотя идея такая была. Кстати, с “Моисеем” Львовский театр оперы и балета гастролировал во многих украинских городах: в Симферополе, Севастополе, Днепропетровске, Харькове и др. Потом ездили в Варшаву, Познань, уже почти договорились о гастролях в Израиле, но там что-то произошло, какой-то вооруженный конфликт с арабами, и мы не поехали.
— Вы учились у Дмитрия Кабалевского. Что он был за человек?
— Очень своеобразный, очень интеллигентный, хотя его творчество и не считается таким же высоким, как творчество Сергея Прокофьева или Дмитрия Шостаковича. Но он был очень профессиональным композитором, много писал для детей. У него есть хорошие произведения, очень мелодичные.
— От многих уважаемых профессиональных музыкантов я слышала мнение, что его педагогическая система сегодня устарела. Более того, что она была несовершенна и по тем временам. Вы согласны с этим?
— Видите ли, есть система подготовки музыкантов японского педагога Шиничи Сузуки, очень популярная сегодня. Есть система Кабалевского. У каждой из них свои плюсы и минусы. Нельзя сказать, что она устарела. Она просто другая. Я бы не сказал, что новые системы дают что-то принципиально новое.
Например, я начал учиться в 10-летней музыкальной школе во Львове. У нас был преподаватель сольфеджио, разработавший свою оригинальную систему. То, что из того интерната вышли прекрасные музыканты, известные во всем мире, причем разных национальностей, — тот же Башмет, Олег Крыса, Богодар Которович, собственно, заслуга его методики.
Именно благодаря ему я и стал композитором. Так что сложно сказать о достоинствах или недостатках системы Кабалевского. Я, например, у него очень многому научился. Хотя он был очень советским, не допускал и не принимал новые веяния, течения в искусстве. Но его заслуги сложно переоценить. И мне очень жаль, что сегодня в России плюют на своих корифеев. Несколько лет назад было 100 лет со дня рождения Кабалевского (в 2004 г. — Ред.), но этот факт был проигнорирован. Кто у нас самый известный российский композитор?
— Игорь Крутой, наверное.
— Правильно. Но это смешно. Не Родион Щедрин, не Андрей Эшпай, не Андрей Петров. А что такое Крутой? Лабух из Николаева.
— Тут мы возвращаемся к тому, с чего начали разговор. Главное — раскрутка.
— Агитация, пропаганда, деньги.
— Как случился ваш роман с кинематографом? Когда вы встретились с Сергеем Параджановым, вы ведь были совсем молоды. А он рискнул вас пригласить в свою картину “Тени забытых предков”.
— У Параджанова уже был утвержденный сценарий. Раз сюжет о Западной Украине, то за музыкой надо ехать во Львов. Пошел на радио и попросил поставить ему произведения львовских композиторов. Послушал одного, второго, третьего… Среди всех попалось и одно мое произведение.
Параджанов, как любой восточный волевой человек, который всегда говорит прямо, сказал: “Этот композитор будет писать музыку”. И все.
Так что я тут ни при чем. Ни я его, ни он меня не знал. Более того, когда мы познакомились, я его испугался. У него был какой-то магнетический взгляд.
Он мне говорил: “Ты мне нравишься, потому что ты стройный и интеллигентный”. А я в те годы действительно был стройным и смотрелся таким интеллигентом. Но его панибратское отношение меня немного оттолкнуло, и я уехал, послав ему телеграмму с отказом от совместной работы.
— В глаза все же не рискнули…
— Это правда, не сказал. Он приехал во Львов еще раз, и уже после этого у нас сложились прекрасные отношения. Я понял, что эта его восточная наглость — поза, а не его суть. Он бывал и очень деликатным, и очень беспардонным. Работалось нам очень хорошо.
— Вы удовлетворены результатом?
— Конечно, Параджанов и сам музыкант, он играл на скрипке, поэтому понимал музыку. Так что с ним было легко в этом смысле работать.
— Вы написали музыку более чем к 40 фильмам. Чем вы удовлетворены больше всего?
— Я не знаю даже. Были как хорошие, так и бездарные картины…
— Бездарные картины, но не бездарная музыка.
— Ну, какой фильм, такая и музыка. Композитор в кино зависит от режиссера. Ты можешь написать гениальную музыку, а он скажет, что это не годится. Нужно почувствовать, что он хочет, и суметь ему угодить. У меня много совместных работ с мультипликаторами, и, как мне кажется, много очень хороших работ. Я работал с Владимиром Дахно, с Ефремом Пружанским, с Леонидом Зарубиным. Некоторые их мультфильмы до сих пор идут по телевидению.
— В 1971 г. на заседании Союза композиторов вы докладывали о будущем украинской музыки…
— Неужели? И что я сказал?
— Это я как раз у вас хотела спросить: то ли будущее, о котором 40 лет назад вы говорили, наступило?
— Я, честно говоря, не помню, что я тогда говорил. Я мог ведь и ошибаться… Видите ли, музыка и вообще искусство абсолютно непредсказуемы. Никто не может предугадать, в каком направлении они будут развиваться. Еще несколько десятков лет назад думали, что музыка идет по пути усложнения.
Классическая должна была уступить место более диссонансной, острой, авангардной, с шумовыми эффектами. Но оказалось, и это особенно заметно в последние 20 лет, что музыка пошла назад. Авангард фактически мертв, его никто не хочет слушать и исполнять, все пытаются на старом материале создать новую музыку.
Чтобы она была традиционной, но отличалась какими-то новациями. Это настолько сложно, что многие композиторы в растерянности: они не знают, как писать, а музыковеды не знают, как назвать новое направление. Они придумали термин — постмодерн.
— Постмодерн есть и в литературе, и в живописи. Оказывается, есть он и в музыке…
— Этим словом называют все, что не могут объяснить. Так что никто не может предсказать будущего, и музыкального тоже. Мне кажется, что композиторы должны как-то интуитивно это чувствовать. Если им это удается, то их музыка идет в народ. Если нет — то о них забывают.
— Для вас есть среди ваших коллег авторитетные имена?
— Сейчас нет. Я не знаю ни одного современного композитора, кто бы был для меня образцом, достойным наследования. Честно говорю. Это не значит, конечно, что я только себя люблю. Хотя композиторы в основном все любят только себя. Но я вам откровенно говорю: у меня нет идеалов. Я считаю, что продолжаю развивать в какой-то мере традиции таких композиторов, как Дебюсси, Равель, Стравинский, Прокофьев, Шостакович, Барток.
Это классическая музыка ХХ в. Но в последние лет 40 я не вижу ни одного композитора, который бы мне сильно импонировал. Ну, может, в какой-то степени Альфред Шнитке, но и то не всегда. Современные композиторы не несут такой эпохальной нагрузки, как те, кого я назвал. И за границей такая же ситуация. При этом авторов достаточно. Другое дело, что их работа не вызывает восхищения, причем не только у меня, но и у большинства музыкантов.
— Потому и играют классиков.
— Между прочим, да. Когда-то Баха считали неинтересным композитором и “забыли” о нем на 200 лет. Так что у меня есть надежда, что где-то среди нас живет Бах, о котором никто не знает. Но когда-нибудь его найдут и назовут представителем нашей эпохи.
Досье
Мирослав Скорик, композитор, народный артист Украины, художественный руководитель Национальной оперы Украины
Родился: 13 июля 1938 г. в г.Львове.
Образование: Львовская государственная консерватория им.Н.В.Лысенко, кафедры теории музыки и композиции (1960 г.); аспирантура Московской государственной консерватории им.П.И.Чайковского, класс Дмитрия Кабалевского (1964 г.).
Карьера: 1963-1966 гг. — преподаватель Львовской государственной консерватории им.Н.В.Лысенко; с 1966 г. до конца 1980-х годов — преподаватель Киевской государственной консерватории им.П.И.Чайковского (с 1995 г. — Национальная музыкальная академия Украины; НМАУ); с 1999 г. — заведующий кафедрой истории украинской музыки НМАУ; 2006-2010 гг. — сопредседатель Национального союза композиторов Украины; с апреля 2011 г. — художественный руководитель Национальной оперы Украины.
Избранные произведения: опера “Моисей”, балеты “Каменярі”, “Соломия Крушельницкая” (“Возвращение Баттерфляй”), кантаты “Весна”, “Человек”, симфонические поэмы “Вальс”, “Сильнее смерти”, три концерта для фортепиано с оркестром, четыре концерта для скрипки с оркестром и др.; музыка к кино- и мультфильмам — “Тени забытых предков”, “Гуси-лебеди летят”, “Царевна”, “Высокий перевал”, “Как казаки кулеш варили”, “Гришкины книжки” и др.; автор трудов по теории музыки.
Звания и награды: народный артист Украины, Герой Украины (2008 г.), лауреат премии им.Т.Г.Шевченко (1987 г.).