Один из музыкантов, а именно Алекс Максимов, что много путешествует по миру и часто бывает в Нью-Йорке, рассказал, что в Штатах вообще музыканты слово «джаз» недолюбливают, говорят - это просто наша народная музыка.
Импровизация и компровизация
Но в то же время это и разговор музыкальных инструментов. Поэтому много внимания уделяют импровизации. А вы вот не слишком одобрительно об импровизации отзывались на той же таки пресс-конференции, что мы ее вспоминали раньше.
– Я не то, чтобы не особенно одобрительно отзывался. Просто многие музыканты действительно слишком сильно уверовали в импровизацию. Что вдохновение на них взойдет и их понесет. Я много слушал джазовую музыку на концертах и сам занимался. Музыкантов, которые умеют развивать импровизацию, очень мало. С импровизацией нужно работать так же, как композиторы. Это не значит, что прописывать нужно каждую ноту. Но структурно знать, куда двигаешься и что ты хочешь сказать. Те же американцы говорят: «Tell me a story». Расскажи мне историю. Что ты мне говоришь. Ну ок, я сыграл тему. А потом сыграл импровизацию на эту же тему. То есть сказал то же, только другими словами.
Потом я беру и снова играю еще другую импровизацию на эту же тему. То что это я постоянно говорю одно и то же? Зачем толочь воду в ступе? Как мы говорим между собой, сначала идет увертюра. Потом главная тема, потом побочная. То есть драматургия, понимаете? Тогда это интересно слушать. 10 квадратов ни о чем, во время которых люди демонстрируют, как они классно владеют техникой игры на инструменте - мне это не интересно. Мне интересно, когда человек действительно создает - как композитор. Поэтому слово «компровизация» мне больше по нраву. Когда ты умеешь написать так, что не видно швов между импровизацией и композицией. Ты видишь целостное музыкальное произведение и ты не знаешь, импровизируется здесь оно или так запланировано. Вот это то, чем мы занимаемся много лет с моим трио (Moscow Art Trio), где есть составные элементы и можно их разделить или скомпилировать, но, чтобы это было органично. Чтобы это было вкусно. А для этого нужно много поработать, подумать. Ну и опыт, конечно.
Также я считаю, что импровизация может быть и тембральная, когда меняются краски, инструменты. Не все могут играть на разных инструментах, но когда есть возможность, то я с большим удовольствием экспериментирую. Ну и ко всему, это еще способствует общей драматургии и выносливости - когда играю на разных инструментах, я меньше устаю. И потом, опять же, у меня есть деревянные инструменты, медные. Это разные вибрации. Тембральная импровизация - мне кажется, это тоже крайне важно.
Когда мы играем с моим ансамблем, у нас бывают очень неожиданные (безумно люблю это!) повороты, когда мы вдруг, не сговариваясь, начинаем исполнять какую-то эстетическую форму. Когда ворваться в произведение может какой-то барокковый элемент, например. Будто идет какая-то квазициганская-балканская свадьба, а здесь вдруг появляется почти барокковое соло трубы. И ощущение такое, будто на молдавской свадьбе появился гость из прошлого. Главное, чтобы все эти элементы сочетались органично. Поэтому кроме импровизации формы, не стоит забывать о том, что существует импровизация тембральная, о которой я уже говорил, ритмичная импровизация. Когда произведение по-другому начинает светиться, не однообразно. Чтобы постоянно была вот... интрига! И это, в принципе, очень важно в музыке, независимо от того, джаз это или классика. Тогда слушателю постоянно интересно, он наблюдает за тем, что же происходит, - как в театре. Когда сидишь, весь во внимание, и ожидаешь. А если ты знаешь, что будет заранее - и тебе уже становится неинтересно.
Музыкальный артистизм
– Вот в театре проводят такую разность между любительством и профессиональностью, говорят любитель может войти в состояние небывалого вдохновения, но потом не в состоянии это повторить. Профессионал это вдохновение ловит на репетициях и потом воссоздает. В джазе так же?
– Да, много общего. Только в театре еще сложнее все. У нас все-таки проще. Актерам надо переживать каждую роль, каждый раз они должны умирать. По большому счету, и мы тоже должны. Но музыканты более ленивые. Да и законы все же другие, чем законы театра. И тем не меньше, бывают такие состояния особенного вдохновения... Я такое состояние один раз пережил. Работал тогда над своим первым сольным альбомом в студии. В детском садике она находилась, (смеется). Там была у меня вся аппаратура. Как-то поздней ночью я сидел, и вдруг меня накрыло. Куда-то я прорвался, в какую-то стратосферу. В целом я час, кажется, играл что-то вот такое неземное, и эти звуки меня настолько поглотили... Я никогда не переживал такого ощущения. Это какой-то оргазм в высшей степени его. Бывает оргазм телесный, привычный для нашей человеческой природы. А это был какой-то неземной оргазм. Состояние нирваны! Это было что-то нереальное. Я улетел абсолютно и не мог остановиться. Уже было далеко за полночь, я пришел домой и спать не мог, потому что все еще был с головой в этом всем. И ожидал на следующий день с нетерпением. Я думал что опять придет это состояние, но как же я ошибался. Как же я ошибался..
Это для меня был очень важный и переломный момент - когда я вернулся в студию на следующий день. Приблизительно в то же время и даже в той же одежде (все то же, я ничего не менял!), но я уже был другим и ничего не получилось. Такой огорченный был... Все пытался просто сымитировать состояние, которое было у меня прошлой ночью... Конечно, я что-то там нашел и сделал, но это было менее чем наполовину того, что я почувствовал сутки перед тем.
И вот сейчас, когда я играю эту пьесу, которая уже давно на сцене, она выкристаллизовалась, имеет форму и имеет уже структуру. Но я прекрасно понимаю - то, что я сейчас делаю с этой пьесой, это имитация, а не то настоящее один единственный раз отысканное и ощутимое состояние. То есть я имитирую это вдохновение. Поэтому я где-то в определенной степени нечестный, делаю вид только пережитое.
Постоянно стремится к совершенствованию
– На это можно и по-другому посмотреть. Как на идеал, поставленную планку, к которой хочется постоянно стремиться.
– Я это называю артистизмом. Все-таки наша работа - она наверное, и заключается в том, чтобы дома что-то находить, получать этот импульс и потом его хотя бы частично пробовать воссоздать на сцене. Я уже говорил об этом и на пресс-конференции во Львове - что, наверное это и есть артистизм - умение войти хоть немного в однажды найденный момент. Музыкант имеет честно это донести в зал. Но перед собой... Есть какие-то такие сокровенные вещи и я, когда играю эту пьесу, то говорю себе: «Что, пристроился? Имитируешь это состояние, и? А это то состояние, которого ты уже никогда не получишь»! Но очевидно его просто невозможно все время чувствовать. Это тяжело просто эмоционально. Эмоционально тяжело...
– В театральных постановках есть какой-то сюжет (не всегда, но обычно), и зритель получает возможность понять, о чем идет речь. В музыкальных пьесах нужно ли содержание чтобы слушатель его понимал?
– Действительно, музыка - это один из наиболее абстрактных видов искусства. Все-таки представление несет конкретную идею, конкретный сюжет. В той музыке, которую я последние годы проповедую, там тоже обязательно должны быть роли. Когда играю в каком-то ансамбле, то первоочередное задание у меня - найти свою роль. Почему я? Почему не кто-то другой? Почему именно меня пригласили? Это мой тембр или мое персональное соотношение к тому или другому произведению? Роль, мне кажется, в музыке тоже очень важна. Другое дело – надо ли об этой роли рассказывать публике. Это действительно, как по мне, не имеет смысла.
Мне даже нравится, когда после одного и того же концерта люди получают разные эмоции и по-разному понимают ту же музыку. Очень интересно всегда выслушивать эти все интерпретации. Они отличаются в зависимости от воспитания, от опыта, образования, культуры...
– Или даже просто настроение...
– И настроение, действительно. Хотя чаще люди приходят и говорят, что вот, с трудом заставил себя пойти на концерт, потому что все в жизни ломается, негде просвета не видно - ни в семье, ни на работе. И вот человек, который был доведен до отчаяния и разуверен, посетив концерт, оживляется, что-то у нее в душе шелохнулось. Надо сказать, что для меня самого это точно так же - когда в личной жизни все не сладко, а ты играешь, гастролируешь, ездишь и понимаешь, что всем смертям назло имеешь полноту жизни. И понимаешь, что это вот - оно твое, оно с тобой, оно...
– Не зависит от других людей - только от тебя.
– Оно зависит от тебя, не изменит тебе и тебя не бросит. Особенно на протяжении последнего года это для меня очень и очень актуально.
– Вот вы говорили о том, что много музыкальных инструментов обогащает произведение. Так же на пресс-конференции употребляли термин «универсальный музыкант». Но когда человек играет на всем, разве это не значит, что ни одним инструментом она не владеет в совершенстве?
– Универсальность заключается не в полиинструментализме, не в том, чтобы играть на огромном количестве музыкальных инструментов, а в том, чтобы быть стилистически универсальным. Живем в такое время, что должны уметь играть в любом стиле. Чтобы музыкант свободно чувствовал себя и в джазовом стиле, и в фольклорном - будто он на свадьбе. Вопрос быстрее в кругозоре. Чем более широкий кругозор у музыканта, тем больше он может сыграть и тем больше у него работы. А если он еще и владеет разными инструментами, то вообще цены ему нет.
– Относительно разных инструментов. У вас, к слову, перечень инструментов, которыми владеете, очень интересный. Как начали заниматься игрой на альпийском рожке, например?
– Ну, началось все, наверное, с того, что приспичило новых ощущений, опыта. Хотелось попробовать разные инструменты, почувствовать разный вкус. Это вот как любишь ты борщ, он вкусный, но хочешь иногда рассольника, кремового какого-то супа грибного и тому подобное. Тем более, когда я заиграл на альпийском рожке, то почувствовал абсолютно другую вибрацию. Здесь я играю на пластиковом, но настоящий альпийский рог деревянный. Из ели. Он мягкий и живой, в отличие от медных инструментов. Поэтому, играя на альпийском рожке, я чувствую такой терапевтический эффект! Какой-то обратный сигнал, от моего тела. Потом я его разобрал на частицы и научился играть на нем как на диджериде. А это вообще инструмент не просто терапевтический - он ритуальный. У австралийцев вообще символизирует мужское начало, мужскую силу и мужское достоинство. Женщинам на нем играть запрещено. Это один из наиболее древних инструментов вообще на планете, вместе с барабаном. Диджерид изобрели аборигены австралийские. Его и делают интересно. Это эвкалипт, он кладется в термитник. Термиты выедают древесину, потом уже мастер вычищает, разрисовывает его. И добывается из него утробный низкий звук. Его используют в музыкальной терапии для работы с инвалидами, людьми, которые имеют умственные изъяны, потому что низкие звуки очень хорошо влияют на людей.
У меня также есть и охотничьи рожки, и меллофон. Иногда я использую вагнер-тубу, горн, валторну.
– Вам только трембиты недостает.
– На трембите я не играл. Знаю, что такой инструмент есть в Карпатах у вас и что осталось всего два мастера, которые их изготавливают. Что заказывать надо заранее и что это целая история. Я бы с удовольствием сыграл.
– А для того, чтобы на всем этом научиться играть, нужно овладеть просто одним инструментом и дальше принцип тот же?
– Это все одна семья музыкальных инструментов - мундштучные. Теоретически я могу на любом мундштучном играть. Другое дело - как и какой будет тембр. Я могу и на тубе играть. Но там просто мундштук большой и надо пристраиваться. Могу и на тромбоне или трубе, но звучать это будет противно (смеется). Надо очень приноровится. Потому что почти все музыкальные инструменты, на которых я играю, - там мундштук приблизительно одного размера. Поэтому мне на них легко играть.
- Многие мои знакомые на мобильный записывали мою музыку, и теперь слушают ее вместо простого гудка.