14 августа 1893 года издатель П.Юргенсон писал композитору П. Чайковскому: «Преложение в 4 руки с удовольствием стремительно издам к 16 октября. Итак, жду твою Шестую симфонию».
На первый взгляд, обычное деловое письмо издателя к автору. Впрочем стоит обратить внимание на два момента. Во время написания этого письма симфония еще не была закончена — то есть, Юргенсон собирался напечатать облегченный, адаптированный для домашнего музыцирования, вариант никому не известного произведения. А на 16 октября уже была назначенная премьера — следовательно, эти ноты должны были появиться в то же время с первым публичным выполнением симфонии. Однако на этом история не завершается. После премьеры, 18 октября, Чайковский посылает рукопись партитуры Юргенсону для издания. И опять один комментарий. Стоимость издания партитуры (партитура — полная запись оркестрового произведения на многих нотоносцах) у ХIХ была очень высокой, до того вложенные средства практически никогда не возвращались. Ноты гравировались на медных досках, партитуры произведений для симфонического оркестра были очень объемными, а их тиражи мизерными. Действительно, сколько тех потенциальных потребителей этого продукта было в дореволюционной России да и в целом в мире? Десяток? Сотня? Возникает вопрос: почему предприниматель Юргенсон шел на очевидные убытки, печатая партитуру неизвестного произведения, пусть и знаменитого композитора? Ведь даже стопроцентная продажа тиража не обеспечивала возвращения вложенного, не говоря уже о какой-то прибыли. Что это — благодеяние? Прихоть богатея? Бескорыстная работа в интересах отечественной культуры?
Все значительно проще. Чайковский задолго до того продал Юргенсу авторские права на свои фортепианные миниатюры — «Детский альбом», «Времена года». Там все было диаметрально противоположным: тиражи — огромными, а расходы мизерными. Юргенсон же, обеспечивая каждое новое поколение жаждущих научиться игре на рояле качественным репертуарным материалом, получал солидные прибыли, часть которых и шла на издание коммерчески убыточных партитур того же композитора. Кроме того, Юргенсон получал и определены невещественные активы — то, что сегодня называется красивым иностранным словом «гудвил». Словом, зарабатывая деньги, он зарабатывал себе репутацию.
Этот кое-что длинноватый исторический пример вспомнился на дежурных кальварийских посиделках в УНИАНЕ. Тема — «литература и музыка» (точнее было бы сформулировать «музыкальные издания»). Информационный повод — выход украинского перевода книжки латышского поэта Яниса Петерса об известном композиторе Раймонде Паулса. Среди заявленных для дискуссии тем — и тема музыкальных изданий. К сожалению, именно она на посиделках была проартикулирована наименее четко. Хотя — чего скрывать — модератор собрания Петр Мацкевич, стремясь навернуть разговор в прокламируемое русло, привел три цифры (относительно издания нот госиздательством «Музыкальная Украина» в позапрошлом году и общее количество прошлогодних «музыкальных» изданий в Украине). Не определенный, что обнародованные данные отвечают действительности (Книжная палата, на которую ссылался П. Мацкевич, свой сегмент рынка мониторит очень вяло и некачественный). Но дело не в конкретных цифрах. Упадок отечественного «музыкального» издательства очевиден всем и как таковой доведение не требует. То есть на долю потенциальных потребителей такой печатной продукции остаются скорбные ламентации, ностальгические упоминания «прошедших времен» и ксерокопирования необходимых для работы, учебы или досуга нот? Благо, копировальные аппараты в настоящее время доступны, а стоимость, скажем, отксереной фортепианной пьесы значительно ниже, чем выданной типографским способом нотного сборника...
Так оно так, если идет речь о регтайме Скота Джаплина, «Неаполитанскую песенку» Чайковского или прелюдию Шопена. А если говорить о больших произведениях? О клавирах и партитурах? А как быть с новой музыкой? И в дальнейшем ли будем паразитировать на том, которое было напечатано в дореволюционные и советские времена? На сколько еще хватит запаса прочности? Как долго еще будем перексеривать «Детские сцены», «Листки из альбомов» и «Песни без слов»? Ведь единственное специализированное нотное издательство (кстати, одно из трех, что существовали в Советском Союзе) находится в состоянии перманентной летаргии; одиночные появления нотной продукции на государственный заказ в рамках выпуска общественно необходимых изданий ситуации не изменяют. Выпущено два года тому назад, скажем, партитуры всех камерных симфоний Е.Станковича. Подготовлен и выпущен репертуарный сборник «Поет «Мысль».
А кто видел эти издания? Поскольку заказчик — государство, то и распоряжается тиражом она. Чиновник решает, к каким библиотекам должен попасть экземпляр партитуры, и в ручном режиме направляет слабые товарные ручьи. О выходе на рынок, да и о самом рынке с его атрибутами — конкуренцией, исследованиями потребностей потребителей, естественной регуляцией — здесь говорить не придется. Не идет речь и о выходе на международную арену. Поневоле вспоминаются времена, когда продукция украинских ното-издателей успешно конкурировала с аналогичным товаром в Европе. Когда, например, серия партитур «Симфоническая музыка ХХ столетия» была или не самой нужной и самой успешной, когда карманные партитуры серии «Шедевры мировой музыкальной культуры» не знали себе ровных на поприщах СССР, а для того, чтобы познакомиться с «Историей гармонии и контрапункта» Й. Хоминского мои петрозаводские знакомые специально изучали украинский язык. Отсутствие рынка пагубно отражается и на смежных сферах — понемногу становится раритетом специальность редактора и корректора нотных изданий. Не потому ли простенькое сольфеджио для начинающих, выданное под эгидой Киевской детской академии искусств, содержит досадные ошибки?..
Это относительно нот. А литература о музыке? Существует ли она в украинском книжном пространстве? Конечно же, существуют (теплится!), занимая неоправданно скромное даже в пропорциях к размерам этого пространства место. Да, если украинская книжка, за оценками аналитиков, занимает пять-восемь процентов книжного рынка Украины, то одиночные книжки о музыке теряются даже здесь. Присмотримся к претендентам на награды нынешнего Всеукраинского рейтинга «Книжка года», что можно отнести к категории «книжки о музыке». «Ой, выпашу ниву широкую» Нины Матвиенко, «Звезды эстрады и кино в зеркале скандальной журналистики» Лады Лузиной, «Короли джаза» Вячеслава Полянского, «Концерт и парк на крутояре...» Елены Зинькевич, «Музыка и философия» Германа Макаренко, «Украинская рок-антология» Александра Евтушенко — на первый взгляд все выглядит очень репрезентативно. Здесь вам и разнообразие жанров и тематики, и разные поколения авторов, и охватывания практически всего музыкального мира: от фольклора к джазу, от эстрады к классике. Однако упомянутые книжки — это практически весь «музыкальный» ассортимент украинских издательств! Распылены ли не потому названные издания по разным номинациям рейтинга (скажем, рок-антология О.Евтушенко проходить по ведомству «искусство», а «Короле джаза» В.Полянского встречаем среди «публикаций/биографий/мемуаров»)?.. И эксперты, сознательные той культурной значимости, которую имеет не просто книга, а книга о сокровеннее всего из искусств, отдают им преимущество — даже при невысоком качестве продукта.
Впрочем всех этих рассуждений на кальварийских посиделках выражено не было. Присутствуют легко «съехали» на проторенную колею разговоров о литературных вкусах присутствующих музыкантов (Олега Скрипки и Фомы). Потом поговорили об авторских правах и аудио-пиратстве (еще один евергрин, особенно в стране, где уровень общественного правосознания ужасно низкий). И опять вернулись к слову о музыке — теперь уже к музыкальной критике. Ее у нас, оказывается, нет. А если есть, то коснеет в жалких тиражах журнала «Музыка» и на страницах еще существующей, как оказалось, «Культуры и жизни».
Здесь опять-таки хочется остановиться и задуматься. Конечно, п. Мацкевич и его собеседники могут смотреть на мир сквозь собственные очки, которые пропускают визуальные обиды избирательно. Однако музыкальная критика, говорю это как один из представителей этой профессии, в Украине есть. Другое дело — что понимать под титлом «музыкальная критика», какие параметры в этом феномене акцентировать и замечать. Думаю, не является оригинальной мысль, что музыка — штука многомерная. Более того, разные музыкальные практики (скажем, джаз и блатная песня, аутентичный фольклор и классико-романтическая традиция, рок и попса, авангард и оперетта) находятся по разные бока забора; их проявления временами настолько специфические, что, перенесенные на чужую территорию, выглядят абсолютно неадекватными. Но если мы признаем право каждой из названных практик существовать «по законам, самими над собой признанным», то почему бы не предпринять следующий шаг — и не признать, что не каждая из практик требует и допускает наличие такого коммуникативного механизма, как музыкальная критика? Может, некоторым из них больше подходит откровенная реклама; другим — культурологический PR? И только отдельные виды музыки предусматривают (и требуют!) такой социальный институт, как музыкальная критика? Музыкальному критику, по моему мнению, значительно интереснее и естественнее писать о творчестве Скрипки или Фомы, о Национальном симфоническом во главе с В. Сиренком или академический хор «Киев», управляемый М. Гобдичем. И совсем неестественно рефлексировать над творчеством И. Билык, И. Бобула или А. Матвийчука. И дело не в личных преференциях или вкусах. Дело в структурном несоответствии разных по своей природе явлений. Однако сказано — тема другого разговора. А пока еще вывод: какими бы интересными и актуальными темами кальварийские четверги в УНИАНЕ не привлекали, пока основным содержанием и целью их будет преимущественно промоция собственных книжек — серьезного разговора не выйдет. Будет болтовня, которая ни к чему не обязывает. Как в прошлый четверг.
Юрий ЧЕКАН