Неординарную выставку в память о художнике Александре Гнилицком провели его жена Леся Заяц, его дочь Ксения Гнилицкая, а также друзья живописца.
Выставка прошла в стиле черного юмора, портреты — картины, фото, графика, несмотря на жесткие сюжеты выставленные на ней все таки наполняли посетителей неким спокойствием и светом.
Александр Гнилицкий для меня, увы, навсегда останется художником, у которого я не успел взять интервью. В ноябре 2009 г., немного не дожив до своего 50-летия, он ушел из жизни. Но кураторам юбилейной выставки в Национальном музее удалось так тонко выстроить экспозицию, что думать о художнике в прошедшем времени даже не приходит в голову. Он рядом — в бликах на хромированных ручках, в отблесках темных вагонных окон. Он теплый и родной. Он смотрит на нас немигающим взглядом языческого божества. С той стороны…
Этот внимательный взгляд и на самом раннем автопортрете художника: 1979 год, 3-й курс Харьковского художественного училища, пальто, шапка и сумка через плечо. Другая эпоха, а взгляд тот же, что и на портрете в интерьерах поезда InterCity уже в 2008 г. Выставка вообще сплошь состоит из автопортретов. Их так много, что складывается впечатление, будто они и были главной темой в творчестве автора.
Но ведь мы видели и знаем другого Гнилицкого — во впечатляющих живописных работах ранних 1990-х, в инсталляциях, представленных в 2007 г. на Венецианской биеннале! Организаторы выставки говорят, что их экспозиция ни в коем случае не ретроспектива — это не история искусства, а личная история. Лидер поколения “Парижской коммуны” (неформального объединения художников, обосновавшихся в заброшенном доме по ул.Михайловской в Киеве), звезда “новой волны”, перформер-экспериментатор остались за кадром.
Перед нами юноша-романтик (“Романтический автопортрет. Моцарт” 1991 г.), молодой отец в корявых каракулях дочери. Странички детского дневника Ксении Гнилицкой — один из самых трепетных экспонатов выставки. Она записала смешные истории: как папа вместе с известным итальянским куратором Акилле Бонито Оливой стащили на светском приеме бутерброды ей к завтраку; как они с отцом дважды за один день находили и снова забывали среди улицы старый подрамник.
Ну и, наверное, одна из главных картин выставки — портрет добродушного лысого карлика в коротеньких штанишках “Когда я был маленьким, я был Махатмой”. И здесь во взгляде, созерцающем мир с восточной невозмутимостью, все та же истина, открывшаяся художнику.
Отражения
Не секрет, что сегодня весьма непросто готовить выставки художников 1990-2000 гг.: в музейных фондах работ этого периода практически нет, большинство картин рассредоточены по частным коллекциям, кое-что из которых более-менее регулярно достают на свет лишь пара-тройка отечественных филантропов.
Так что выставку Сadavre exquis можно считать счастливым исключением из правила. А все потому, что почти все представленные работы принадлежат друзьям художника или семье. Именно в семейной коллекции хранятся и поздние произведения Александра Гнилицкого — символичная работа “На тонком льду” и самая последняя картина “Люстра. Лютеранская, 8”.
Своеобразным ключом к пониманию выставки, последней шестеренкой, с которой запускается в работу весь механизм сопереживания происходящему, как мне показалось, стала вовсе не какая-то этапная работа художника, а безымянная картина его дочери Ксении. На ней малахитовый пузатый подсвечник в оплывшем горячем воске пускает зеленые искорки. И ни намека на чей-нибудь лик...
Хорошо, что на вернисаже никто не кичился рекордными ценами полотен и объемами продаж. Хорошо, что организаторы не говорили о новом ультрасовременном слове в искусстве, а вместо этого дали почувствовать саму его суть. Ведь искусство должно быть понятно без пространных лекций. Теперь я знаю, что на выставке contemporary art можно не только пугаться или негодовать, но и становиться добрее и мудрее.